Неточные совпадения
Чтоб избавиться от этого тяжелого чувства, он, не дождавшись конца прений, ушел
в залу, где никого не
было, кроме лакеев около
буфета.
Катавасов, войдя
в свой вагон, невольно кривя душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они
были отличные ребята. На большой станции
в городе опять пение и крики встретили добровольцев, опять явились с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и пошли за ними
в буфет; но всё это
было уже гораздо слабее и меньше, чем
в Москве.
Если же этого не случится, то все-таки что-нибудь да
будет такое, чего с другим никак не
будет: или нарежется
в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно.
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью
буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это
будет скоро.
Хотя час
был ранний,
в общем зале трактирчика расположились три человека. У окна сидел угольщик, обладатель пьяных усов, уже замеченных нами; между
буфетом и внутренней дверью зала, за яичницей и пивом помещались два рыбака. Меннерс, длинный молодой парень, с веснушчатым, скучным лицом и тем особенным выражением хитрой бойкости
в подслеповатых глазах, какое присуще торгашам вообще, перетирал за стойкой посуду. На грязном полу лежал солнечный переплет окна.
И они уселись
в гостинице, все вместе, двадцать четыре человека с командой, и
пили, и кричали, и
пели, и
выпили и съели все, что
было на
буфете и
в кухне.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость.
В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим
в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый
буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин
ел и думал, что, хотя квартира эта
в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди
в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их
в сторону.
Самгина сильно толкнули; это китаец, выкатив глаза, облизывая губы, пробивался к
буфету. Самгин пошел за ним, посмотрел, как торопливо, жадно китаец
выпил стакан остывшего чая и, бросив на блюдо бутербродов грязную рублевую бумажку, снова побежал
в залу. Успокоившийся писатель, наливая пиво
в стакан, внушал человеку
в голубом кафтане...
Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и
пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла
в песню недобрые словечки, у нее, должно
быть,
был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не жалея.
В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Сидели
в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно
было, что это окна кухонь.
В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят
был тяжелым, черным
буфетом с инкрустацией перламутром,
буфет похож на соединение пяти гробов.
Находя, что все это скучно, Самгин прошел
в буфет; там, за длинным столом, нагруженным массой бутербродов и бутылок, действовали две дамы — пышная, густобровая испанка и толстощекая дама
в сарафане,
в кокошнике и
в пенсне, переносье у нее
было широкое, неудобно для пенсне; оно падало, и дама, сердито ловя его, внушала лысому лакею...
Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они с Крэйтоном заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел
в буфет, с удовольствием позавтракал,
выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее время все события
в его жизни разрешаются быстро и легко.
Стоя
в буфете у окна, он смотрел на перрон, из-за косяка. Дуняшу не видно
было в толпе, окружавшей ее. Самгин машинально сосчитал провожатых: тридцать семь человек мужчин и женщин. Марина — заметнее всех.
В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с лицом католического монаха, нашел Самгину место
в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола
были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он сказал, что поезд
в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами сибирских солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных поезда
в Петроград.
Когда он вышел
в столовую, Настя резала хлеб на доске
буфета с такой яростью, как однажды Анфимьевна — курицу: нож
был тупой, курица, не желая умирать, хрипела, билась.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну.
Было уже около полуночи, и обычно
в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но
в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали
в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла
в окнах и даже задребезжала посуда
в буфете.
В комнате, где работал письмоводитель Прозорова,
был устроен
буфет, оттуда приходили приятно возбужденные люди, прожевав закуску, облизав губы, они оживленно вступали
в словесный бой.
Хозяйка поговорила с братцем, и на другой день из кухни Обломова все
было перетаскано на кухню Пшеницыной; серебро его и посуда поступили
в ее
буфет, а Акулина
была разжалована из кухарок
в птичницы и
в огородницы.
— Вот определился
было к немцу, к купцу,
в передней сидеть; все шло хорошо, а он меня послал к
буфету служить: мое ли дело?
— Должно
быть,
есть: барышня на «пудень» выдавали повару на завтра: я посмотрю
в буфете…
В отеле
в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к
буфету, где,
в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал
было подойти к окну, но места
были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а часа
в три отнес их сам на почту.
Вот что: из темной комнаты
буфета в светлые сени выходило большое окно;
в нем, как
в рамке, вставлена
была прекрасная картинка: хорошенькая девушка, родственница m-rs Welch, Кэролейн, то
есть Каролина, та самая, которую мы встретили на лестнице.
Выбрав из десятка галстуков и брошек те, какие первые попались под руку, — когда-то это
было ново и забавно, теперь
было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся
в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый,
в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым
буфетом и таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное
в своих широко расставленных
в виде львиных лап резных ножках.
В его воспоминании
были: шествие арестантов, мертвецы, вагоны с решетками и запертые там женщины, из которых одна мучается без помощи родами, а другая жалостно улыбается ему из-зa железной решетки.
В действительности же
было перед ним совсем другое: уставленный бутылками, вазами, канделябрами и приборами стол, снующие около стола проворные лакеи.
В глубине залы перед шкапом, за вазами с плодами и бутылками, буфетчик и спины подошедших к
буфету отъезжающих.
Привалов вздохнул свободнее, когда вышел наконец из
буфета.
В соседней комнате через отворенную дверь видны
были зеленые столы с игроками. Привалов заметил Ивана Яковлича, который сдавал карты. Напротив него сидел знаменитый Ломтев, крепкий и красивый старик с длинной седой бородой, и какой-то господин с зеленым лицом и взъерошенными волосами. По бледному лицу Ивана Яковлича и по крупным каплям пота, которые выступали на его выпуклом облизанном лбу, можно
было заключить, что шла очень серьезная игра.
Привалов кое-как отделался от непрошеной любезности Хины и остался
в буфете, дверь из которого как раз выходила на лестницу, так что можно
было видеть всех, входивших
в танцевальный зал. С Хиной приходилось
быть любезным, потому что она могла пригодиться
в будущем.
— И я тоже… Значит, сошлись характерами! Прополземте
в буфет, там
есть некоторый ликер… только как он называется — позабыл… Одним словом, этакая монашеская рецептура: Lacrima Christi [Слезы Христа (лат.).] или Слезы Марии Магдалины, что-то
в этом роде. Ведь вы уважаете эти ликеры, батенька… Как же, я отлично помню!
Можно
было встать, пройтись, обменяться накопившимися впечатлениями, закусить
в буфете.
В буфете нашлась бутылка хересу. Рахметов заставил Веру Павловну
выпить две рюмки, а сам закурил сигару.
— За покорность награда. Покорность всегда награждается. У вас, конечно, найдется бутылка вина. Вам не дурно
выпить. Где найти?
В буфете или где
в шкапе?
Конон знал твердо, что он природный малиновецкий дворовый. Кроме того, он помнил, что первоначально его обучали портному мастерству, но так как портной из него вышел плохой, то сделали лакеем и приставили к
буфету. А завтра, или вообще когда вздумается, его приставят стадо пасти — он и пастухом
будет.
В этом заключалось все его миросозерцание, то сокровенное миросозерцание, которое не формулируется, а само собой залегает
в тайниках человеческой души, не освещаемой лучом сознания.
Все пьяным-пьяно, все гудит,
поет, ругается… Только
в левом углу за
буфетом тише — там идет игра
в ремешок,
в наперсток… И никогда еще никто
в эти игры не выигрывал у шулеров, а все-таки по пьяному делу играют… Уж очень просто.
Традиционно
в ночь на 12 января огромный зал «Эрмитажа» преображался. Дорогая шелковая мебель исчезала, пол густо усыпался опилками, вносились простые деревянные столы, табуретки, венские стулья…
В буфете и кухне оставлялись только холодные кушанья, водка, пиво и дешевое вино. Это
был народный праздник
в буржуазном дворце обжорства.
А если гость пьяненький, он получал с него так:
выпил, положим, гость три рюмки водки и съел три пирожка. Значит, за три рюмки и три пирожка надо сдать
в буфет 60 копеек.
Многого, что делается
в доме, Галактион, конечно, не знал. Оставшись без денег, Серафима начала закладывать и продавать разные золотые безделушки, потом столовое серебро, платье и даже белье. Уследить за ней
было очень трудно. Харитина нарочно покупала сама проклятую мадеру и ставила ее
в буфет, но Серафима не прикасалась к ней.
Явившийся Лиодор усилил смуту. Он приехал совершенно неожиданно ночью. Дежурившая «полуштофова жена» спала. Лиодор взломал
в столовой
буфет, забрал все столовое серебро и скрылся. Утром произошел настоящий скандал. Сестры готовы
были, кажется, разорвать «полуштофову жену», так что за нее вынужден
был вступиться сам Харитон Артемьич.
Доктор продолжал сидеть
в столовой,
пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то меньше, то больше, что
буфет делал напрасные попытки твердо стоять на месте, что потолок то уходил кверху, то спускался к самой его голове. Он очнулся, только когда к нему на плечо легла чья-то тяжелая рука и сердитый женский голос проговорил...
Карачунский повел его прямо
в столовую. Родион Потапыч ступал своими большими сапогами по налощенному полу с такой осторожностью, точно боялся что-то пролить. Столовая
была обставлена с настоящим шиком: стены под дуб, дубовый массивный
буфет с резными украшениями, дубовая мебель, поставец и т. д. Чай разливал сам хозяин. Зыков присел на кончик стула и весь вытянулся.
Рациборский, взойдя, переложил ключ и запер за собою дверь. Он дернул
было занавеску другой двери, что вела
в буфет, но Ярошиньский сказал...
У нас
в доме
была огромная зала, из которой две двери вели
в две небольшие горницы, довольно темные, потому что окна из них выходили
в длинные сени, служившие коридором;
в одной из них помещался
буфет, а другая
была заперта; она некогда служила рабочим кабинетом покойному отцу моей матери; там
были собраны все его вещи: письменный стол, кресло, шкаф с книгами и проч.
Дней через несколько к Донону собралось знакомое нам общество. Абреев
был в полной мундирной форме; Плавин —
в белом галстуке и звезде; прочие лица —
в черных фраках и белых галстуках; Виссарион, с белой розеткой распорядителя, беспрестанно перебегал из занятого нашими посетителями салона
в буфет и из
буфета —
в салон. Стол
был уже накрыт, на хрустальных вазах возвышались фрукты,
в числе которых, между прочим, виднелась целая гора ананасов.
Вследствие этого Иван
был в меланхолическом и печальном настроении. Когда он стоял у барина за стулом с тарелкой, а горничная
в это время находилась
в буфете, он делал какое-то глупое, печальное лицо, поднимал глаза вверх и вздыхал; Груня, так звали горничную, видеть этого равнодушно не могла.
Там тоже обеденный стол стоял раздвинутым, как бывает это
в трактирах; у стульев спинные задки
были сильно захватаны, на стене около того места, где
в ней открывался
буфет,
было множество пятен.
В квартире Сарматова
был сервирован легкий завтрак, на который ехавшая за набобом челядь накинулась с той жадностью, с какой бросается публика на железных дорогах к
буфету.
Родион Антоныч загородил дорогу порывавшемуся вперед Прозорову и, мягко обхватив его
в свои объятия, увлек к
буфету. Прозоров не сопротивлялся и только махнул рукой.
В буфете теперь
были налицо почти все заговорщики, за исключением доктора и Тетюева. Майзель, выпячивая грудь и внимательно рассматривая рюмку с каким-то мудреным ликером, несколько раз встряхивал своей коротко остриженной седой головой.
Вскоре
в столовую через
буфет вышел Николаев. Он
был бледен, веки его глаз потемнели, левая щека все время судорожно дергалась, а над ней ниже виска синело большое пухлое пятно. Ромашов ярко и мучительно вспомнил вчерашнюю драку и, весь сгорбившись, сморщив лицо, чувствуя себя расплюснутым невыносимой тяжестью этих позорных воспоминаний, спрятался за газету и даже плотно зажмурил глаза.
Но и на этот раз подполковник не успел, по обыкновению, докончить своего анекдота, потому что
в буфет игриво скользнула Раиса Александровна Петерсон. Стоя
в дверях столовой, но не входя
в нее (что вообще
было не принято), она крикнула веселым и капризным голосом, каким кричат балованные, но любимые всеми девочки...
Ждать приходилось, пожалуй, около суток, — это
было во время весеннего разлива, — и я — вы, конечно, понимаете — свил себе гнездо
в буфете.
Ромашов переживал теперь острую денежную нужду. Кредит
был прекращен ему повсюду:
в буфете,
в офицерской экономической лавочке,
в офицерском капитале… Можно
было брать только обед и ужин
в собрании, и то без водки и закуски. У него даже не
было ни чаю, ни сахару. Оставалась только, по какой-то насмешливой игре случая, огромная жестянка кофе. Ромашов мужественно
пил его по утрам без сахару, а вслед за ним, с такой же покорностью судьбе, допивал его Гайнан.
— Это, брат, самое худое дело, — отвечает второй лакеи, — это все равно значит, что
в доме большого нет. Примерно, я теперь
в доме у
буфета состою, а Петров состоит по части комнатного убранства… стало
быть, если без понятия жить, он
в мою часть, а я
в его
буду входить, и
будем мы, выходит, комнаты два раза подметать, а посуду, значит, немытую оставим.